Рикардо мало что знал о несчастьях, постигших Грецию, а потому посчитал более мудрым хранить молчание. Он знал — довольно поверхностно, — что страна сильно пострадала в недалеком прошлом от турецкой оккупации. Плюс война.
Стефанос с неожиданной горечью продолжил: — Они пили кровь моего отца и деда. Они осквернили наши дома и церкви. Они опустошили поля. Мои глаза видели все, что творилось, а уши до сих пор гудят от их криков. — Он заключил устало: — Это судьба. Что поделаешь?
Наконец-то настала тишина. Рикардо воспользовался ею, чтобы привести в порядок свои мысли. Первым делом следовало наладить отношения с Эрнесто Ортисом, советником по вопросам культуры при посольстве Аргентины в Афинах, в надежде, что тот сумеет познакомить его со специалистом по Кикладам. Очень важно было найти ответ на три вопроса, завязавшиеся узлом в его поисках. Можно ли узнать значение статуэтки? Существовал ли ранее остров круглой формы? При чем здесь «Принц с лилиями»? От них зависела дорога, ведущая к Сарре. К счастью, фортуна ему улыбалась в этой безумной затее. Ортис оказался дальним кузеном Адельмы Майзани; впрочем, она-то и посоветовала Рикардо обратиться к нему. Такое предложение немало удивило его. В конце концов, не она ли отстаивала до конца свой скептицизм? Не она ли пыталась вначале отговорить его от этого путешествия, напирая на то, что он оказался жертвой болезненного воображения?
Однако потом выяснилось, что она умнее, чем он предполагал. «Да простит меня Юнг», — бросила она, давая ему координаты Ортиса. Из всего этого Рикардо сделал вывод, что в глубине души психоаналитик одобряла его поступок. Трудно поверить, но у нее, вероятно, был свой интерес — интерес ученого, которому предоставляется возможность проверить свою теорию. Если он не найдет Сарру, тогда она сможет с полным основанием подтвердить то, что говорила накануне отъезда: вся эта история — порождение его бессознательного. Не было ничего в действительности. Ортодоксальная проекция, вот и все.
Золотистые пылинки плавали в воздухе. Фронтоны Пантеона, только что возникшие на небесном фоне, напомнили ему несколько строчек, прочитанных во время путешествия. Имени автора он не запомнил: «Когда впервые я очутился напротив этого храма, после многих лет страстного желания его увидеть, он показался мне неподвижным, как скелет античного зверя». Таким храм показался и Рикардо. Античный зверь… бесподобный по замыслу, но холодный и бездушный.
Движением, ставшим привычным, он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал маленький кожаный кошелек. Он развязал шнурок, и в темноте кошелька засверкал изумруд. Он переливался разными цветами, мимолетными голубоватыми искорками. Голубой изумруд — большая редкость. Но Янпа тоже был редкий человек. Рикардо сжал камушек пальцами, будто стараясь почерпнуть в нем таинственную силу.
С тех пор как Рикардо покинул Пирей, им овладело страшное предчувствие. Все ему казалось знакомым: оливковые деревья с серебристыми листьями, сосны, из ран которых выступала смола, розовые лавры, иссохшая, почти бесплодная земля, низенькие домишки. Ничто его не удивляло, ничто не шокировало, даже оглушительное, раздражающее временами стрекотание кузнечиков. Он мог бы продолжить впитывать впечатления, дойти до крайности и прийти к выводу, что, возможно, он жил на этой земле в своей другой жизни. Но он не решился на такой шаг.
Открыв для себя «Гранд Бретань», Рикардо с благодарностью подумал о греческом дипломате, порекомендовавшем ему этот отель. Необъяснимое очарование было характерно для этого странного особняка, принадлежавшего коммерсанту из Триеста.
— Ну вот, приехали, — объявил Стефанос.
Он спрыгнул с козел, снял чемодан, поставив его на тротуар, и назвал цену. И хотя Рикардо еще плохо ориентировался в курсах валют, сумма показалась ему астрономической. Ну и времена! Да и как грек мог требовать меньше с клиента отеля, куда остерегались заходить даже боги? Не моргнув глазом, Вакаресса расплатился.
— Прощай! Да хранит тебя Пресвятая Дева. Если я тебе понадоблюсь, найдешь меня в Пирее. Неизвестно, как еще дела сложатся!
Рикардо попрощался и доверил чемодан носильщикам, выскочившим неизвестно откуда.
Через несколько минут он уже устраивался в номере.
Жара давила. Она была такой же жестокой, как в разгар лета в Буэнос-Айресе. Рикардо включил вентилятор под потолком и поспешил в ванную комнату под душ. Холодная вода несколько сняла напряжение и усталость. Ему надо было взять себя в руки, немного отступить, отвлечься. Любой ценой. Во время путешествия он очень старался расслабиться, но результат оказался минимальным. Очень уж возбудился мозг.
Наспех вытершись, Рикардо бросился к телефону, чтобы попросить оператора соединить его с Ортисом. Линия была занята, и это его страшно разозлило. Он с короткими промежутками повторял свою просьбу раз десять, пока, наконец, не услышал женский голос, ответивший ему на испанском.
— Я хотел бы поговорить с сенатором Эрнесто Ортисом. Меня зовут Рикардо Вакаресса. Я прибыл из Буэнос-Айреса. Я друг Адельмы Майзани. — Он выпалил все это одним духом.
— Я супруга господина Ортиса. Мужа сейчас нет дома. Чем я могу вам помочь?
— Мне хотелось бы встретиться с ним. Это очень срочно.
— У вас проблемы с властями?
— Нет, сеньора. Мне только нужно переговорить с вашим мужем. — На всякий случай он уточнил: — Я друг его кузины Адельмы Майзани.
— А, понятно. Как поживает несравненная Адельма? Она все еще лечит сумасшедших?
Рикардо поперхнулся.
— Гм… да, что-то в этом роде.
— Бедняжка. Полагаю, она еще не вышла замуж?
— Нет, насколько мне известно. — Он вернулся к главному: — Когда я смогу увидеться с сеньором Ортисом?
— Понятия не имею. Он беседует с послом. Вам известно, что это такое…
Нет, он не знал.
— Могу я перезвонить через час?
— Почему бы и нет. Может быть, вам повезет.
— Сеньора, не будете ли вы столь любезны сообщить ему мое имя, если он вернется раньше? Я остановился в отеле «Гранд Бретань».
— Охотно.
Положив трубку, Рикардо взглянул на карманные часы, лежащие на столике. Было десять. Ждать — другого выбора у него не было. Чем бы заняться, чтобы убить время? Почитать разве что, если только он сможет сосредоточиться. Вакаресса постарался унять дрожь в руках и стал перебирать содержимое чемодана. Две книги о Греции. Еще одна — о Крите. Последний роман Рауля Скалабрини, название которого вызвало у него улыбку, так как больше всего подходило к данным обстоятельствам: «Человек, который одинок и надеется». Последний сборник привлек его внимание, потому что он не помнил, чтобы клал его в чемодан: Платон, «Пир». На кой черт он здесь затесался? Пришлось напрячься, чтобы вспомнить о книжном магазине.
«Погрузитесь в эти страницы, не пожалеете».
Он открыл книгу. Подзаголовок на форзаце вызвал у него новую улыбку: «Пир, или О любви». Что ж, подходяще. Читать Платона на его родной земле не так уж неприятно.
Рикардо растянулся на кровати и постарался от всего отключиться.
Введение вызывало у него зевоту. Пролог — тоже. Интерес начал пробуждаться начиная с речей Эриксамика. И не без причины: в них по-своему подтверждалась теория Рикардо. Разве не защищал он идею, что только в противоречиях рождается истина? Не утверждал ли он, что если супруги расходятся, то только от скуки, а скука могла родиться лишь от соответствия вкусов. Так что же исповедовал Эриксимах, как не мысль: единство образуется, противопоставляясь само себе? Правда, философ рассматривал примирение в качестве условия, необходимого для полного единства: «То, что противоречит, и то, что никогда не смиряется, не может учредить согласие».
Он вчитывался, и ему становилось все интереснее. Разве можно быть равнодушным к этим словам, имеющим огромный смысл: «В начале человечества мужчина, женщина и гермафродит были одним и тем же существом. Они составляли одно целое. Самец был потомком солнца, самка — земли, луны, тем, что имеет отношение и к тому, и к другому вместе. Необычными были их сила и энергия, гордость вскружила им головы, и они имели неосторожность покуситься на богов. Тогда боги лишили их всего необходимого, дабы наказать. „Я считаю, — произнес наконец Зевс, уставший размышлять, — что у меня есть способ не уничтожить людей, а сделать их слабыми. Так они утратят свою дерзость и заносчивость. Каждого я разделю надвое“.